Во избежание недоразумений изложенное выше необходимо дополнить. Нередко страх - причём вполне справедливо - описывается как состояние, "непременно связанное с закрытостью, отрезанностью" 17, т. е., по сути, с ощущением одиночества. Из моих же слов следует, что преобразование страха на основе внутренней концентрации как раз и требует ухода в одиночество. Кроме того, многие особо подчеркивают определённую сторону симптоматики страха - оцепенение, охлаждение, изоляцию и "ощущение угрозы в состоянии зажатости"18. Из этого авторы делают вывод - опять-таки совершенно справедливый - о такой тенденции страха, как сжатие, а стало быть, отвердение; я же говорил о "разжижении", о "растворении" во внешнем мире, кстати сказать, в согласии с описанием Рудольфа Штейнера, где идет речь о "душевном истечении"19, т. е. о душевном процессе, соответствующем процессам "истечения" телесного (позывы к мочеиспусканию, потливость, понос).
Но с таким же успехом можно сослаться на Штейнера, подчеркивая другую сторону, "резкое отступление" "Я"; внешне это проявляется в побледнении, т. е. централизации крови, согласно описанию в "Оккультной физиологии" (в отличие от краски стыда) 20. На это указывает и корень слова "страх" [лат. angustiae = теснота; средневерхненемецкий предшественник Angst (страха): die angest]. Так что это - противоречие? Или речь идёт о разных формах или градациях страха? Мнимое противоречие снимается, если, во-первых, учесть, что между латентной боязнью и паникой существует целая шкала разнообразных состояний страха 21 и непосредственная шоковая реакция (оцепенение), безусловно, отличается от нервного беспокойства перед экзаменом, когда человека бросает в пот. Во-вторых, при внимательном рассмотрении процесса страха выясняется, что здесь наблюдается непосредственное взаимодействие обоих аспектов - растворения и сгущения, расширения и сжатия. К симптоматике страха относятся как приливы жара, так и ощущения холода, как обострение внимания и (само)восприятия, так и чувства оцепенения и бессилия, сопровождаемые притуплением восприятия. Страх, как подтверждает и Рудольф Штейнер, ведёт к усиленному переживанию "Я", с одной стороны, и к так называемым явлениям деперсонализации, к ощущению "отсутствия" - с другой. Применительно к страху одинаково правомерны и слова Карла Кёнига о "расслаблении души" (тенденция растворения), и выражение "зажимать в тиски" (Хессенбрух). Взаимодействие состоит в том, что в status nascendi, в момент возникновения, страх как бы переворачивает "Я" с ног на голову, размывает границу между ним и миром. И тут мы с глубоким ужасом ощущаем опасность исчезнуть, раствориться, утратить себя в "пространстве dis-magare, бессилия" (Хиклин), в конечном итоге умереть. Строго говоря, это и есть состояние, в котором начинает пугать сам страх. Вначале появляется впечатление - оно может идти и от представления, от внутреннего образа, - о котором, как указывает Рудольф Штейнер в лекциях по "психософии", мы не в состоянии судить спонтанно, исходя из ощущения, ибо "впечатление, производимое на нашу душевную жизнь [таково]", что "мы... не в силах сразу оценить ситуацию" 22. А что значит "оценить ситуацию"? Это значит, что мы способны как бы сдержать, отодвинуть конкретное впечатление, прежде чем оно со всей мощью прорвется в душевное переживание, а затем перехватить инициативу и пойти ему навстречу. Такая инициативность при встрече с сильными впечатлениями, с впечатлениями вообще, и есть деятельность "Я" par excellence(по преимуществу)! Благодаря ей мы развиваем самоощущение, самосознание. Такое постоянное взаимодействие впечатления, сдерживания и инициативы на протяжении жизни формирует своего рода эластичную границу между "Я" и миром - границу души, связанную с границей телесной, или кожной, поскольку органы чувств как входные двери внешнего мира расположены на периферии тела. С точки зрения внутрипсихических процессов впечатления бессознательного происхождения отторгаются на границе души. Её физиологическим соответствием (по отношению к внешнему миру это кожа) Рудольф Штейнер называет диафрагму 23.
Каждый знает по себе, что от определенных впечатлений (внешнего ли, внутреннего ли происхождения) граница между "Я" и внешним миром или - это уже другой аспект - граница с непостижимым для "Я" бессознательным утрачивает стабильность. Оттеснить такое впечатление и перехватить инициативу не удаётся. Нам становится страшно, потому что "мы не в силах сразу оценить ситуацию". Мы застигнуты врасплох. Страх зарождается в момент непосредственного ощущения невозможности оградить себя. Впечатление "пробивается" сквозь означенный защитный слой, буквально разрывает его, наше "Я" рискует потерять опору, выплеснуться через этот "разрыв" (конечно, фигурально выражаясь) наружу, раствориться в окружающем мире. Расхожее выражение "дать себя увлечь" хорошо отражает суть происходящего. Человек "даёт себя увлечь" гневу, желанию, страху - и в каждом из этих случаев мы имеем дело с обострением эмоционально-аффективной реакции под влиянием сильных впечатлений. И даже если это вспышка гнева или невозможность сдержаться вопреки желанию, т. е. изначально не страх, он все равно здесь задействован. Состояние внутренней нестабильности никогда не обходится без участия страха. Так происходит оттого, что во всех этих случаях вышеописанный процесс формирования оценки - оттеснение и намеренное встречное движение - даёт осечку: границы расплываются; мы беззащитны.
Безразлично, говорим ли мы в данном случае о том, что внешний мир беспрепятственно проникает в нас, или о том, что наше "Я" рискует потеряться вовне. Происходит и то и другое. Ощущение границы как основополагающее переживание самосознания, благодаря которому мы ощущаем себя целостным, замкнутым существом (любопытно, что в одной из недавних публикаций предлагается понятие "кожное "Я"" 24), пропадает. Это фундаментальное переживание осязания 25, преобразованного - в терминах антропософского учения о чувствах - в душевную сферу, сродни, по выражению Карла Кёнига, "гавани, где стоит на якоре корабль нашей души". И вот "корабль дрейфует прочь, а кругом поднимается туман страха". Это аспект "расширения" или растворения формы в момент испуга. Образно описанный здесь процесс может быть как резким и стремительным - происходит внезапный разрыв, и нас неудержимо уносит прочь, - так и много более утончённым, проявляющимся в виде постоянного, мучительного ощущения угрозы раствориться, т. е. утратить себя. Но в обоих случаях изначально имеется впечатление - или навязчивое представление, - с которым невозможно совладать и которое непосредственно вызывает страх. Это стадия появления, или сенсации, страха. Затем мы отмечаем перемену своего внутреннего состояния. Нам страшно, потому что мы чувствуем, что с нами делает страх. Здесь можно говорить о стадии экспансии страха, или страха перед страхом. Выражаясь слегка утрированно: ощущение страха сменяется (конечно же, как правило, лишь подспудным) страхом смерти (утраты тождества). Что означает, что пока рано говорить о том, когда состояние страха перед страхом переходит в хроническую форму, а стало быть, никаких особых поводов для его возникновения не требуется. Ограничимся тем, что такое возможно.
Вплоть до этого момента мы - пассивные созерцатели происходящего (но происходящего внутри нас), и, собственно, только теперь следует то, что мы называем реакцией страха и что при описании состояний страха чаще всего (как уже отмечалось, вполне справедливо) выдвигается на передний план. Только теперь мы подходим к вопросу о возможностях защититься от страха или совладать с ним; в состоянии экспансии страха мы либо прибегаем к ним сознательно, либо нас опять-таки влечет к ним бессознательно. Ведь какова естественная реакция человека, когда ему грозит опасность раствориться? Он собирается, уходит в себя - либо панически-рефлекторно, либо в намеренном акте внутренней концентрации.
Если последнее по тем или иным причинам вовремя не удаётся, то пущенная на самотек реакция страха оборачивается деструктивным, даже аутоагрессивным процессом. Душа, а за нею и тело, судорожно сжимается, кровь начинает двигаться центростремительно, т. е. увлекается от периферии к центру, человек бледнеет, холодеет. Все тепловые и волевые силы будто разом мобилизуются, чтобы окружить защитным кольцом самое заветное, что ни в коем случае не должно пострадать или потеряться. По отношению к окружающему миру человек теперь целиком - жест антипатии, он в самом деле изолирован, загнан в угол, скован. Человек оказывается в западне, и это тоже вызывает страх! Нехватка воздуха, удушье, зябкость, онемение конечностей, боли в сердце и т. д. - всё это симптомы обусловленного страхом судорожного зажима, который (хотя в реальной жизни всё это занимает доли секунды) необходимо отличать от предыдущих стадий: появления и экспансии страха (страха перед страхом). Теперь кто-то словно взял сердце в кулак и потихоньку сдавливает его. Неудачная попытка собрать внутренние силы против страха, который в самом начале был страхом раствориться - вначале таковым является любой страх! - порождает "угрожающую тесноту, блокаду, ИЗОЛЯЦИЮ" (Хессенбрух). Большее одиночество, большую обособленность и представить себе нельзя. Но нужно учитывать, что это предельное обособление есть следствие не менее предельной открытости, незащищенности (а значит, и ранимости), т. е. избытка участия. "Душевной раной" назвал Рудольф Штейнер состояние, делающее нас уязвимыми для страха 26. Причина здесь - чересчур сильное участие в процессах, требующих определенной дистанции. Обособленность и утрата связи - следствие. А кульминации драма страха достигает, когда мы замечаем эту утрату. С другой стороны, само собой разумеется, что опасность до боли обостренного участия вообще существует только потому, что когда-то нам пришлось покинуть утробу матери, а затем распрощаться и с защищенностью (хочется надеяться, что она действительно была) первых детских лет, т. е. сферой безграничного доверия, впоследствии доступной нам лишь во сне. Ведь утрата этой связи с прошлым и заставляет нас "идти вперёд" и налаживать связи с предметами и существами этого мира, в ней-то и коренится страх как человеческое, слишком человеческое осложнение этого налаживания, и если с ним не совладать, оно может закончиться утратой связей.
Итак, верно, что проблема человека в состоянии страха - одиночество, "пребывание в изоляции", по словам Михаэлы Глёклер. Маленький ребенок, "впервые знакомясь с элементарными физическими опасностями, болью, происходящей как из неведомого внутри него, так и от предметов или живых существ"27, чувствует себя уязвимым. Фундаментальный опыт отчуждённости - лишь чуждое, непричастное ко мне, может причинять мне боль - вот что периодически всплывает вместе со страхом. У ощущения обособленности две стороны. Это источник всей душевной боли, всех жизненных сомнений и в то же время насущная необходимость, ибо движение к налаживанию контакта с миром предполагает опыт одиночества.
Испытывая страх не только в той или иной ситуации, но и чувствуя, что страх мало-помалу становится главным состоянием и всё больше определяет его отношение к миру и к собственному "неведомому внутри", человек действительно переживает трагедию одиночества. Едва ли не самое употребительное слово в дневниках и устных рассказах наших страдающих от страха пациентов о повседневных событиях - "ненавижу", чуть более мягкое "не люблю" или "терпеть не могу". Они не любят, не выносят, не терпят тысячи вещей и в свою очередь убеждены, что и сами производят на других столь же невыносимое, отталкивающее впечатление. Их внутренний мир всецело настроен на антипатию.
Отвращение играет определяющую роль. "Перемалываемые жерновами страха" (Эрни), эти люди не находят выхода из порочного круга пронизанных страхом представлений либо ожиданий, боязни раствориться и возвратиться в одиночную камеру внутри себя, где их караулят те же пугающие представления. Ведь, как пишет Хиклин, "страх и жуть, поначалу обитавшие снаружи, неудержимо просачиваются сквозь самые толстые стены, как бывает всегда, когда их по привычке стремятся избежать". Так же верно, однако, что единственный способ совладать со страхом - и это путеводная нить в воспитании, самовоспитании и терапии - принять иную, добровольную форму одиночества и работать над ней. "Чрезвычайно важно понять, - пишет Хельмут Хессенбрух, - что путы страха... необходимы, так как без ограничения невозможна самобытность (т. е. формирование "Я"). Поэтому не удивительно, что, едва пробудившись, человеческое "Я" сразу же само ищет тесноты, обособления как возможности сосредоточиться". Добровольное, "высшее" одиночество, обретение внутренней опоры - но не тюрьмы! - и есть подлинная альтернатива бегству в одиночество, диктуемому страхом.
Комментариев нет:
Отправить комментарий