Кёлер. Страх. СТРАХ-СОН-ДЕТСТВО 2. Потерпевшие крушение

2. Потерпевшие крушение

Разве не иллюзорно полагать, что при счастливом (без кавычек) детстве можно стать искренне и глубоко чувствующим, творческим человеком и тем не менеё не страдать от себя и от мира, не отчаиваться, хотя бы иногда? Эрих Фромм призывал возродить и осовременить "классическое представление", "что человек есть как тело, так и душа, как ангел, так и животное, что он относится к двум конфликтующим мирам (и) именно этот конфликт в человеке требует разрешения" 10. Осознание этой "ужасной дилеммы" (Фромм) может потрясти и испугать, потребность в разрешении - увести в неверном направлении. Перенос данной проблемы в детство со ссылкой на вину - во многих случаях не решение, а просто деактуализация: твои страхи и депрессии, собственно, никак не связаны с твоей нынешней жизнью; это балласт прошлого, отголоски детских кошмаров. Может быть и так. Но не обязательно. И даже если так, ссылка на актуальность важна как минимум в той же мере, что и выяснение причин 11.

13 ноября 1916 г. в Дорнахе Рудольф Штейнер говорил о той же "дилемме", что и Фромм, только совершенно иначе. "В человеке всегда есть что-то стремящеёся удержать его в определённой ситуации и что-то стремящеёся вывести его из определённой ситуации, - сказано в этой лекции, и далеё: - "Я" борется... с тем, что действует в жизненной ситуации как ограничитель" 12. Это действие "Я" Штейнер характеризует ещё и как "стирание жизненных ситуаций" (поскольку оно формируется из прошлого) и "переустройство жизненной ситуации". Здесь примечательна очерёдность: вначале стирается то, что предстоит переустроить, а именно ограничитель, который действует главным образом "через наше физическое тело", каковое представляет всё, чем я стал безвозвратно. Под словом "стирание" Штейнер подразумевает, конечно же, не "стирание раз и навсегда".

Речь идет о состоянии, об актах сознания, о том, что периодически нам приходится освобождаться от сложившегося, детерминирующего, от привязанности к опеделённому поведению и привычкам, "выключать" их, чтобы открыть дорогу в будущеё. В этом подчеркнутом предшествовании стирания переустройству заключено кое-что очень важное для нашей темы: развитие есть не монокаузальная цепь событий, не просто плавный переход из одного состояния в другое, оно прерывается событиями, несущими и созидающими новое. Начинаются они волевым актом "стирания" данностей, которые затем, в акте обновления, всплывают вновь и преобразуются под знаком преобразовательного мотива. Это - действие "Я"! Страх побуждает нас сохранять и закреплять то, что "действует в жизненной ситуации как ограничитель". Потому он и важен, ведь нам нужно устоявшеёся, нужны ограничители, как нужна почва под ногами, чтобы двигаться вперёд. Но, с другой стороны, не будь "Я", которое действует вопреки ограничителям, мы бы не смогли выработать никакого представления о будущем, а значит, не смогли бы и развиваться!. Эта деятельность "Я" сопровождает нас всегда, изо дня в день.

Однако бывают ситуации, когда "Я" должно действовать особенно энергично, но не может. Мы уже говорили об этом. В таких ситуациях от нас требуется решительность. Любые внутренние или внешние перемены предполагают отказ от сложившейся реальности, от привычного, надёжного и ограничивающего, антипатию к нему. Чтобы дерзнуть отправиться в мир возможного, нужно до известной степени закрыть глаза на мир реальности, поскольку всему возможному или желательному противостоит множество фактов - "железных аргументов" против шага в неизвестность (см. гл. "Что мы переживаем, когда нам страшно?"). Значит, вышеупомянутый конфликт между телом и душой, животным и ангелом вовсе не обязательно рассматривать в нравственном смысле. Суть его в том, что, когда предстоит новое, нам всякий раз приходится принимать в расчёт, с одной стороны, определённое состояние, сформировавшеёся на стыке физическо-телесных задатков, характера и опыта (это роднит нас - в совершенно нейттральном понимании - с миром животных: кролик не может перенять кошачьи повадки, он всецело подчиняется кроличьим), с другой же стороны, мы должны и можем целенаправленно дискриминировать это состояние, чтобы вообще иметь возможность успешно развиваться. Это приближает нас к "ангелу", к нашей внутренней духовной сущности, свободной от каких бы то ни было программ, действующих "через наше физическое тело", к символу будущего, к так называемому "оптативному тождеству" - к тому, в чем, внимательно прислушавшись к себе, мы увидим цель своего развития.
Между этими двумя крайностями живет человек, и справляться со страхом означает - правильно их уравновешивать 13. Если в решающий миг сознательный акт дискриминации сложившегося срывается, оттого что шаг в неизвестность всегда связан с ощущением боли, т. е. если не удаётся перешагнуть через "пропасть ничто" - от стирания (Штейнер называет его ещё и "парализация") к возобновлению того, что ограничивает нас, но и защищает, и мы застреваем в сложившемся отношении к миру и самим себе, то в таком случае можно говорить о переходе страха в болезнь: человек живет в плену у "вчера" из страха перед "завтра".

Конечно, экстремальные формы страха (а говорить о них тоже нужно) знакомы не каждому читателю, однако какой-то опыт имеётся у всех, и, если постараться, он помогает войти в положение других. Боль, которая приходит, остаётся терпимой и уходит, все же позволяет почувствовать, каково жить с болью, конца которой не видно. То же касается и страха.
Некоторые люди барахтаются в нём, как потерпевшие кораблекрушение в бурном море. Продолжая это сравнение, можно сказать, что "обычный" страх настигает нас вскоре после отплытия, когда мы замечаем, что надвигается шторм. Мы можем повернуть назад и успеть добраться до спасительного берега. Но перед тем как повернуть, на секунду нам становится страшно, мы опасаемся, что расстояние уже слишком велико. Теперь представьте себе, что эта секунда длится вечность, тогда вы почувствуете, каково приходится людям, страдающим неврозом страха. Нередко навязчивые страхи провоцируются событиями, действительно похожими на описанные в нашем примере. Так, сейчас я работаю с одной молодой женщиной, у которой всё началось с того, что однажды, когда она ехала в метро, поезд остановился на перегоне между станциями и свет в вагоне ненадолго погас. Её попутчики быстро оправились от первого испуга, сообразив, что на такие случаи предусмотрены определенные меры и т. д., а эта женщина не сумела. В тот миг она оказалась целиком во власти происходящего. Ощущение беззащитности было для неё столь жутким, что несколько месяцев она почти не выходила из дому - ей постоянно мерещились ситуации, в которых она снова будет совершенно беспомощна. Спокойствие ей дарила только привычная, знакомая домашняя обстановка, да и то лишь потому, что она переключилась на строгий распорядок с повторением одних и тех же действий. От любого нарушения будничной монотонности у неё кружилась голова, щемило сердце и т. д. Из рассказов молодой женщины о прошлом сразу стало ясно, что склонность к устоявшимся поведенческим шаблонам была у неё сильна с детства. Очевидно, случай в метро просто всколыхнул давнюю проблему страха, как будто в огонь плеснули бензина. Она была робким, послушным, очень впечатлительным ребенком. В наших попытках вернуться в прошлое бросается в глаза характерная деталь - у неё необычайная память на чувственные впечатления (запахи, краски, голоса), порой эти воспоминания так обостряются, что кажется, будто всё происходит наяву, а вот контекст, временные и причинные связи - словом, "истории из её истории" - вспоминаются с величайшим трудом. Все её воспоминания - моментальные снимки с интенсивной передачей цвета, запаха и звуков! 14

Ситуации, повергающие человека с болезненными формами страха в панику, извне часто выглядят вполне безобидными. Однако потенциальные, возможные опасности присутствуют в любой жизненной ситуации. Если мы внутренне уравновешенны, срабатывает интересная способность: мы впускаем возможную угрозу в свои мысли и действия, только когда её вероятность достигает относительно высокой, эмоционально ощутимой степени. Можно называть это "вытеснением" (вспомним об опасности аварии при езде на автомобиле), но лично мне больше по душе слово "экономия". Мысль, что мне на голову может свалиться черепица, не должна занимать меня постоянно, хотя она и не абсурдна. Но если раз-другой мне случится пройти мимо ветхого здания и с крыши, едва не задев меня, упадет черепица, я буду впредь обходить это здание стороной. У человека, страдающего навязчивыми страхами, такая "экономия в оценке опасностей" с толикой позитивного и необходимого фатализма отсутствует. Почему он мучается? Страх внушает ему упомянутую в эпизоде с лодкой мысль, что, возможно, поворачивать уже поздно. Обычно люди справляются с нею, глянув на берег и оценив расстояние. Он же немедля воспринимает эту мысль как решение, как приговор. Мысль о возможной опасности вызывает ощущение обречённости, предрешённости беды, а следующая, уже проникнутая этим ощущением мысль такова: "Всё кончено, мне уже не вернуться!" Обратите внимание на этот феномен "предрешенности", на ощущение - конечно, полуосознанное - собственной беспомощности перед цепочкой детерминирующих событий, в которых, будь они вправду неотвратимы, человек был бы всего лишь бессильным звеном. В навязчивых страхах очень сильно это ощущение беззащитности, беспомощности и роковой неизбежности, которая подстерегает в будущем и когда-нибудь непременно придёт откуда-то извне.

Здесь бесполезно рассуждать о вероятности и невероятности, рационально оценивать время и расстояние - логика бессильна. Близкий берег отступает вдаль. Пятьдесят или сто метров воды, которые нетрудно преодолеть, становятся океанскими безднами. А в водоворот мыслей и чувств, внушаемых страхом, затягивает весь мир, и в голове у человека крутятся такие мысли: "Если я попробую грести, сломаются весла; если поплыву - меня разобьет паралич, а если я и доберусь до берега, там у меня остановится сердце". Патология заключается в преувеличении опасностей и непомерном раздувании их масштабов при одновременной утрате всякой веры в собственную деёспособность и ощущении неизвестности исхода ситуации. Поэтому, как справедливо отмечают Клаус Дёрнер и Урсула Плог, при болезненных формах страха "в каждом отдельном случае" надо смотреть, "почему данный человек не справляется с требованиями, справляться с которыми (в принципе) "нормально", и почему он так сильно страдает" 15. При всей индивидуальности предыстории и провоцирующих факторов у "потерпевших кораблекрушение" определенно есть общая проблема в отношении к таким полярностям, как прошлое и будущеё, восприятие и воля, "Я" и мир. Уяснив это, рассмотрим конкретный пример.